г. Припять ...

Мало кому известный украинский городок Припять вошел в мировую историю 26 апреля 1986 года.

Большие беды чаще всего приходят ночью. Эта ворвалась в нашу жизнь в 1 час 23 минуты взрывом ядерного реактора.

Хроника аварии

На 25 апреля 1986 года на четвертом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции был намечен профилактический ремонт и запланированы ответственные испытания. Их смысл состоял в том, чтобы турбогенератор уже после своего отключения в случае аварии мог на остаточном ходу в течение 45–50 секунд продолжать надежное электроснабжение систем аварийного охлаждения реактора (САОР).

Реакторный зал ЧАЭС

Реактор — не только источник электроэнергии, но и ее потребитель. Пока из активной зоны реактора не будет выгружено ядерное топливо, через нее необходимо непрерывно прокачивать воду для того, чтобы не перегрелись ТВЭЛы. Обычно часть электрической мощности турбин отбирается на собственные нужды реактора. Если реактор остановлен (замена топлива, профилактические работы, аварийная остановка), то электропитание реактора идет от соседних блоков, внешней электросети. На крайний аварийный случай предусмотрено питание от резервных дизель- генераторов. Однако в самом лучшем случае, они смогут начать выдавать электроэнергию не раньше, чем через одну-три минуты. Возникает вопрос: чем питать насосы, пока дизель-генераторы не выйдут на режим? Необходимо было выяснить, сколько времени с момента отключения подачи пара на турбины они, вращаясь по инерции, будут вырабатывать ток, достаточный для аварийного питания основных систем реактора.

Однако при первых же испытаниях выяснилось, что на выбеге генераторы прекращают давать ток быстрее, чем ожидалось. И в 1986 году институт «Донтехэнерго», чтобы обойти это препятствие, разработал специальный регулятор магнитного поля генератора. Его-то и собирались проверить 25 апреля. Как установили впоследствии специалисты, программа испытаний была составлена непродуманно. Это стало одной из причин трагедии. Корень ошибок заключался в том, что эксперимент сочли чисто электротехническим, не влияющим на ядерную безопасность реактора.

Предусматривалось, что при падении тепловой мощности реактора до 700–1000 МВт прекратится подача пара на генератор № 8 и начнется его выбег. Чтобы исключить срабатывание САОР в ходе эксперимента, программа предписывала заблокировать эту систему, а электрическую нагрузку насосов САОР имитировать подключением к турбогенератору четырех главных циркуляционных насосов (ГЦН).

В этом пункте программы специалисты позднее усмотрели сразу две ошибки. Во-первых, отключение САОР было необязательным. Во-вторых, и это главное, подключение циркуляционных насосов к «выбегающему» генератору напрямую связало, казалось бы, «электротехнический эксперимент» с ядерными процессами в реакторе. Если уж требовалось имитировать нагрузку, для этого ни в коем случае нельзя было брать ГЦН, а следовало использовать любые другие потребители энергии. Итак, согласно графику, ровно в 1 час ночи 25 апреля дежурный персонал станции приступил к  медленному снижению  мощности реактора, работавшего на максимальных  параметрах.

По зафиксированным данным, в 1 час 6 минут оперативный запас реактивности (ОЗР) равнялся 31 стержню. ОЗР является важной физической характеристикой реактора с точки зрения управления и безопасности. Запас реактивности для РБМК-1000 принят равным 30 стержням PP. При 15 стержнях регламент предписывал отключить реактор. В 7 часов 10 минут ОЗР составил 13,2 стержня.

 Из книги Анатолия Дятлова "Чернобыль. Как это было":

 «Обычно ОЗР необходим для возможности маневрирования мощностью. Сконструировать реактор с нулевым коэффициентом реактивности не представляется возможным, поэтому при изменениях режимов работы необходим какой-то запас реактивности. И по экономическим соображениям, и по условиям безопасности он должен быть минимальным. Вначале в проектных документах на реактор РБМК не накладывалось никаких ограничений на минимальный запас. В 1975 г. на первом блоке Ленинградской АЭС при выходе на мощность после срабатывания A3 произошла авария с разрывом технологического канала из-за перегрева небольшой части активной зоны.

Уменьшить в этой части мощность путем погружения стержней здесь и извлечения в другихместах не представлялось возможным. Из-за отравления реактора ксеноном запаса реактивностине было.

…Ничего этого в нарушение обязательных правил по запасу реактивности не было. После аварии нам говорят — это самый важный параметр реактора. Позвольте не поверить.

На станции каждый приямок для сбора протечек в помещении имеет сигнализацию о заполнениии, зачастую, автоматическую откачку.

А самый важный параметр, взрывающий реактор при отклонении, ничего не имеет — даже прибора непрерывного контроля.

…Нарушать ОЗР мы не собирались и не нарушали. Нарушение — когда сознательно игнорируется показание, а 26 апреля никто не видел запаса менее 15 стержней».

К 13 часам мощность снизилась вдвое — до 1600 МВт.

Также был остановлен турбогенератор № 7. Питание систем блока переведено на турбогенератор № 8.

В 14 часов 00  минут отключена САОР. Но возникла  непредвиденная ситуация — диспетчер «Киевэнерго»  потребовал задержать остановку блока: конец  рабочей  недели, вторая половина  дня — потребление электроэнергии растет. Реактор продолжал работать на половинной мощности. И здесь, в нарушение правил, персонал не подключил САОР вновь.

Об этом нарушении часто говорят, доказывая низкий уровень технологической дисциплины на станции. Но справедливости ради следует отметить, что оно не повлияло на ход событий.

В 23 часа 10 минут диспетчер снял свой запрет, и снижение мощности было продолжено. Вскоре тепловая мощность реактора достигла 720 МВт. 

Вспоминает Игорь Иванович Казачков, начальник смены 4-го энергоблока ЧАЭС [Из книги Юрия Щербака «Чернобыль»]:

«25-го апреля 1986 года я работал в смену с 8 до 16 часов. Смену я принял от Саши Акимова. С утра мы готовились к  испытаниям турбины на выбег, практически всю программу закончили к двум часам дня и уже собирались провести сам эксперимент.

…Но не случилось. Потому что в два часа дня, минут за пятнадцать до начала испытания, позвонил начальник смены Баранов и сказал, что испытания откладываются из-за того, что отключился блок на какой-то электростанции и образовался дефицит электричества, и наш блок он давал в то время пятьсот тысяч киловатт, то есть пятьдесят процентов мощности должен еще поработать. Ситуация эта в общем обычная, встречается нередко. Мы ведь в системе Минэнерго. Молились на план, на киловатт-часы, на все остальное.

…Мы должны были быть полностью готовы к проведению эксперимента в 14.15–14.20. Именнов это время, как я теперь понимаю, могла произойти авария. Но… судьба распорядилась иначе…

Позвонил диспетчер, и эксперимент отложили. …Я даже разочарование испытал… Интересныйэксперимент, посмотреть на все это дело хотелось.

…В 16 часов я сдал смену Юре Трегубу и ушел домой. В Припять.

Конечно, хотелось посмотреть на  эксперимент, но диспетчер сказал неопределенно, сколько еще времени придется блоку давать энергию. Эксперимент перенесли на «потом» — он должен был состояться либо до двенадцати ночи, на смене Юры Трегуба, либо позже — на смене Саши Акимова. Мне не резон было оставаться, потому что еще восемь часов ждать — зачем? Хотя очень интересно было. Если бы это сразу было, в следующей смене — я бы обязательно остался…». 

Вспоминает Юрий Юрьевич Трегуб, начальник смены  4-го энергоблока ЧАЭС  [Из книги Юрия Щербака «Чернобыль»]:

«Смену сдавал мне Игорь Казачков. Испытания должны были быть на его смене, но потом были перенесены вроде бы на мою смену… Казачков говорит: «Ожидай, когда тебе диспетчер разрешит. Он разрешить должен где-то в районе 18 часов». А смена у меня была от 16 до 24 часов. …САОР (система аварийного охлаждения реактора) начали выводить на смене Казачкова. Это очень большая работа у нас ведь ручная арматура. Представляете, одна задвижка требует минут сорок пять. Задвижка — это как штурвал на паруснике, только чуть поменьше и стоит горизонтально. Чтобы ее закрыть, она требует усилий двух людей, а лучше - трех. Это все вручную делается.

Казачкову потребовалась практически вся смена на вывод аварийной системы. Это очень тяжелая работа. А сколько бы мне потребовалось, чтобы ее вновь ввести? Я бы ее не ввел. А если бы снова надо было ее вывести для проведения испытания? Кстати, как показал ход аварии, САОР все равно ничего бы не дала, потому что отлетели все разъемы, все отлетело, сразу все задвижки. Только в начале десятого стало известно: в 10 часов вечера будут испытания. Диспетчер "Киевэнерго"  разрешил блоку разгрузку. Вообще-то я удивляюсь такой постановке вопроса, когда атомной станцией командует диспетчер. Ведь у нас даже при авариях, разрывах разных диспетчер мог не дать разрешения на остановку. Но ведь это-же не тепловая станция, не котел простой, который лопнет в помещении… Всегда очень трудно с диспетчерами… там куча пререканий… и с другой стороны, может, так и надо: все-таки блок-миллионник и его остановка для энергосистемы может иметь серьезные последствия. Частота может упасть до аварийной…

…Саша Акимов пришел в начале двенадцатого, в половине двенадцатого он уже был на месте.

…А я уже понял, что на моей смене этого испытания не будет. И остался, чтобы присутствовать на испытаниях. Я мог уйти. Но… очень хотелось посмотреть, как  поведет себя турбина, каков ее выбег. Была ночь, и я отрывал время от своего отдыха перед будущей сменой. Я поступил немного эгоистично — словом, как начальник смены. Я не мог приказать Сергею Газину,  инженеру со своей смены, остаться. Я его просил. Говорю: «На твоей турбине будут испытания. Как ты можешь не остаться?». Он говорит: «Ладно, останусь». Если бы знать, чем это кончится…

Зал управления реактором

На той смене были Саша Акимов — начальник смены блока, Леня Топтунов — СИУР, Столярчук — СИУБ, Киршенбаум — СИУТ и пятый — начальник смены турбинного цеха. Это обычный состав смены — пять человек. Плюс мы двое с Газиным остались — это семь человек. По замеру вибрации было минимум два человека, из "Донтехэнерго" — тоже минимум двое. Был еще Орленко, начальник смены электроцеха, был там Лелеченко, покойный, Дятлов был… Еще какие-то ребята из цеха наладки... В общем, достаточно много народу было. Это нормальная ситуация для всех испытаний». 

В 24 часа 00 минут Юрий Трегуб сдал смену Александру Акимову. На пост инженера по управлению реактором (СИУРа) заступил Леонид Топтунов. 26 апреля в 00 часов 28 минут мощность достигла уровня, при котором управление полагается переключить с локального на общее автоматическое регулирование. В этот момент по непонятной причине системе не была подана команда «держать мощность». В результате мощность резко упала до 30 МВт, при таких мощностях (1 % от номинала) идет быстрое «отравление» реактора продуктами распада, прежде всего йодом. Называется эта ситуация «йодная яма». По правилам эксплуатации в такой ситуации следует заглушить реактор. Но тогда не состоялись бы испытания. И персонал не только не остановил реакцию, но, напротив, попытался поднять ее мощность. В час ночи мощность была повышена  лишь до 200 МВт  вместо предписанных  программой 700–1000 МВт. Из-за продолжающегося отравления увеличить ее больше не удавалось, хотя стержни автоматического регулирования были почти целиком выведены из активной зоны, а стержни ручного регулирования подняты оператором.

В 1 час 03 минуты началась непосредственная подготовка к эксперименту. В дополнение к шести основным циркуляционным насосам подключен первый из двух резервных. Их было решено запустить, чтобы после окончательной остановки «выбегающего» турбогенератора, питающего энергией четыре ГЦН, остальные два насоса вместе с двумя резервными (включенные в общую электросеть станции) продолжали надежно охлаждать активную зону.

В 1 час 07 минут был пущен второй резервный ГЦН, заработали восемь насосов вместо шести. Это увеличило поток воды через каналы настолько, что возникла опасность кавитационного срыва ГЦН, а главное — усилило охлаждение и еще больше снизило и без того слабое парообразование. Одновременно уровень воды в барабанах-сепараторах опустился до аварийной отметки. Работа блока стала крайне неустойчивой. Оказались затронутыми и ядерные процессы в реакторе. Дело в том, что коэффициент размножения нейтронов в РБМК зависит от соотношения объемов воды и пара в его каналах: чем больше доля пара, тем выше реактивность. Иначе говоря, паровой коэффициент реактивности РБМК (составная часть общего мощностного коэффициента реактивности) положителен, то есть возможна положительная обратная связь: если реакция усиливается, в каналах может образоваться больше пара, отчего коэффициент размножения нейтронов увеличится, реакция вновь усилится и т. д. Правда, пока процесс шел в противоположном направлении: пара становилось меньше, и реактивность падала, так что стержни автоматического регулирования еще приподнялись. До саморазгона оставались уже считанные минуты. В 1 час 19 минут оператор увеличил подачу питательной воды (конденсата, поскольку уровень воды в барабанах-сепараторах был опасно низким). Одновременно персонал заблокировал сигналы аварийной остановки реактора по недостаточному уровню воды и давлению пара. Такое отступление от регламента  эксплуатации программой испытаний не предусматривалось.

В 1 час 19 минут 30 секунд уровень воды в сепараторах начал расти. Однако теперь из-за притока относительно холодной питательной воды в активную зону парообразование там практически прекратилось. Это приблизило опасность вплотную. При отсутствии пара в каналах РБМК цепная реакция становится очень чувствительной к тепловым возмущениям: ведь в этих условиях увеличение содержания пара в теплоносителе на 1 % по массе вызывает прирост объема пара на 20 %; это соотношение во много раз больше, чем при обычной доле пара в каналах (14 %). Значит, создается ситуация, когда вклад положительного парового коэффициента реактивности в общий мощностной коэффициент может стать настолько большим, что начнется саморазгон.

Между тем стержни автоматического регулирования, препятствуя снижению мощности, окончательно вышли из активной зоны, а так как и этого оказалось мало, оператор поднял выше и стержни ручного регулирования. Все это недопустимо снизило оперативный запас реактивности (ОЗР), то есть долю стержней, опущенных в зону. Когда конец стержня находится вблизи границы активной зоны (внизу или вверху), его окружает меньший объем топлива, следовательно, его движение слабее влияет на цепную реакцию. Реактор хорошо откликается на перемещение стержней, лишь когда их концы близки к центру зоны. Значит, при полностью поднятых стержнях заглушить реакцию быстро не удастся: ведь высота активной зоны РБМК-1000 — 7 м, а скорость введения стержней —40 см/с. Вот почему так важно оставлять в зоне достаточное количество полуопущенных стержней.

В 1 час 19 минут 58 секунд давление продолжало падать, и автоматически закрылось устройство, через которое излишки пара раньше стравливались в конденсатор. Это несколько замедлило падение давления, но не остановило его.

В 1 час 22 минуты 30 секунд расход питательной воды снизился больше, чем требовалось, до 2/3 нормального. В этот момент станционная ЭВМ «Скала» распечатала параметры процессов в активной зоне и положения регулирующих стержней. Согласно распечатке, оперативный запас реактивности был уже столь мал, что полагалось немедленно заглушить реактор.

В 1 час 22 минуты 45 секунд расход питательной воды и содержание пара в каналах наконец выровнялись, а давление начало медленно расти. Реактор, казалось, возвращался в стабильный режим, и было решено начать эксперимент. Трагическая эстафета причин и следствий вышла на финишную прямую. В 1 час 23 минуты 10 секунд четыре циркуляционных насоса, работающие от «выбегающего» генератора, начали сбавлять обороты. Поток воды уменьшился, охлаждение зоны делалось все слабее, а температура воды у входа в реактор поднималась. В 1 час 23 минуты 30 секунд кипение усилилось, количество пара в активной зоне возросло — и вот реактивность и мощность стали постепенно повышаться.

Все три группы стержней автоматического регулирования пошли вниз, но не смогли стабилизировать реакцию — мощность продолжала медленно нарастать.

В 1 час 23 минуты 40 секунд начальник смены дал команду нажать кнопку АЗ-5 — сигнал максимальной аварийной защиты, по которому в зону немедленно вводятся все стержни-поглотители. Это было последней попыткой предотвратить аварию, последним действием персонала до взрыва. Произошел почти мгновенный скачок мощности и парообразования. Стержни остановились, пройдя лишь два-три метра. Оператор отключил удерживающие муфты, чтобы стержни упали под действием собственной тяжести. Но они уже не шевелились.

В 1 час 23 минуты 43 секунды начался саморазгон.

Мощность достигла 530 МВт и продолжала катастрофически расти: коэффициент размножения на мгновенных нейтронах превысил единицу. Сработали две системы автоматической защиты — по уровню мощности и по скорости ее роста, но это ничего не изменило, так как сигнал АЗ-5, который посылает каждая из них, уже был дан оператором. В 1 час 23 минуты 44 секунды мощность цепной реакции в 100 раз превысила номинальную. За доли секунды ТВЭЛы раскалились, частицы топлива, разорвав циркониевые оболочки, разлетелись и застряли в графите. Давление в каналах многократно возросло, и вместо того чтобы втекать (снизу) в активную зону, вода начала вытекать из нее. Это и был момент первого взрыва. Реактор перестал существовать как управляемая система, Давление пара разрушило часть каналов и ведущие от них паропроводы над реактором. Давление упало, вода вновь потекла по контуру охлаждения, но теперь она поступала не только к ТВЭЛам, но и к графитовой кладке. Начались химические реакции воды и пара с нагретым графитом и цирконием, в ходе которых образуются горючие газы — водород и окись углерода, а также, возможно, реакции циркония с двуокисью урана и графитом, реакция ядерного топлива с водой. Из-за бурного выделения газов давление вновь подскочило. Накрывавшая зону металлическая плита массой более 1000 т приподнялась. Разрушились все каналы и оборвались уцелевшие трубопроводы над плитой. В 1 час 23 минуты 46 секунд воздух устремился в активную зону, и раздался новый взрыв, как считают, в результате образования смесей кислорода с водородом и окисью углерода. Разрушилось перекрытие реакторного зала, около четверти графита и часть топлива были выброшены наружу. В этот момент цепная реакция прекратилась. Горячие обломки упали на крышу машинного зала и в другие места, образовав более 30 очагов пожара. К 15 часам 26 апреля 1986 года было достоверно установлено, что реактор разрушен, а из его развала в атмосферу поступают огромное количество радиоактивных веществ.

Взрывы выбросили наружу газы, аэрозоли и пыль, образовавшиеся в активной зоне. Взмыв на высоту до 6 км, они были подхвачены ветром. Гигантское радиоактивное облако понеслось на северо-запад. Наиболее тяжелые частицы выпали в прилегающих к ЧАЭС районах, а легкие понеслись через Белоруссию, Польшу и Балтийское море в Скандинавские страны, оставляя на земле широкий след радиоактивных осадков. Когда ветер сменил направление, оставшуюся часть выброса широким фронтом понесло через Финляндию на Ленинградскую область и далее на Москву. 

27 апреля смертоносное облако, сильно поредевшее, окончательно рассеялось в атмосфере, не долетев до столицы 400 км. Это был первый и самый мощный выброс радиоактивных веществ в окружающую среду.

О природе взрывов пишет кандидат физико-математических наук Борис Горбачев [Журнал «Вокруг света», апрель 2006 года]: 

«За сотые доли секунды тепловыделение в реакторе возросло в 1 500–2 000 раз, ядерное топливо нагрелось до температуры 2 500–3 000 °C, вызвав тепловой взрыв. Тепловой, но не ядерный. Атомные реакторы не могут взрываться, как атомные бомбы, потому что скорость развития неуправляемой цепной реакции в них во много миллионов раз меньше, чем в ядерной бомбе. Поэтому ни огненного шара, ни всесокрушающей ударной волны при взрыве чернобыльского реактора не было. Через 15–20 секунд тепловой взрыв дополнил взрыв водородновоздушной смеси, имевший химическую природу. В разрушенном реакторе образовалась раскаленная смесь из диоксида урана, графита, циркония, воды и других частей активной зоны. В этой массе начались химические реакции, горение графита. Когда разгорается последний, температура среды достигает 2 500–3 000 °C, плавится все вокруг, а такие компоненты, как радиоактивный цезий испаряются в течение нескольких секунд. Радиоактивный распад продуктов деления в ядерном топливе еще сильнее разогревает среду. Под действием этого тепла в реакторе образовалась раскаленная смесь, проплавившая его дно и вылившаяся в подреакторное пространство. Она продолжала вариться, образуя новое вещество, названное позже «ядерной магмой». Внешне оно похоже на вулканическую лаву и по-научному называется «лавообразные топливосодержащие материалы».

Остыв примерно до 1 700 °C, «магма» растеклась по помещениям и через аварийные клапаны проникла этажом ниже, а оттуда еще ниже, в бассейн барботер. Вступив в реакцию с водой, расплав оставил на дне бассейна кучи пемзообразного высокорадиоактивного материала. В отдельных помещениях толщина языков «ядерной магмы» достигала 4 м. Ее потоки застыли на полу и стенах здания причудливыми фигурами: сталактитами, струями, будто от водопада. Смесь окончательно затвердела 6 мая 1986 года. Только тогда уменьшились (в десятки раз) радиоактивные выбросы в атмосферу.

Вспоминает Юрий Юрьевич Трегуб, начальник , начальник смены 4-го энергоблока ЧАЭС блока ЧАЭС [Из книги Юрия Щербака«Чернобыль»]:

«Мы не знали, как работает оборудование от выбега, поэтому в первые секунды я воспринял… какой-то нехороший такой звук. Я думал, что это звук тормозящейся турбины. Я все это как-то серо помню… сам звук я не помню, но помню, как его описывал в первые дни аварии: как если бы «Волга» на полном ходу начала тормозить и юзом бы шла. Такой звук: ду-ду-ду-ду…

Переходящий в грохот. Появилась вибрация здания. Но не как при землетрясении. Если посчитать до десяти секунд — раздавался рокот, частота колебаний падала. А мощность их росла. Затем прозвучал удар. …Все были в шоке. Все с вытянутыми лицами стояли. Я был очень испуган. Полный шок. Такой удар — это землетрясение самое натуральное. Правда, я все-таки считал, что там, возможно, что-то с турбиной. …Потом… а вот что было. …Надо было в машзал…

Кровля машзала упала — наверно, на нее что-то обрушилось… вижу в этих дырах небо и звезды, вижу, что под ногами куски крыши и черный битум, такой… пылевой. Думаю — ничего себе… откуда эта чернота? Такая мысль. Это что — на солнце так высох битум, покрытие? Или изоляция так высохла, что в пыль превратилась? Потом я понял. Это был графит.

…Позже на третьем блоке мне сообщили, что пришел дозиметрист и сказал, что на четвертом блоке 1000 микрорентген в секунду, а на третьем — 250. И они уже проводят йодную профилактику. Мы там минут 20 потратили на задвижку — она большая. Вернулись. Я к йоду — йода нет, вернее, йод там остался, но уже не было воды, в общем, что-то такое всухую выпил, то ли йод, которым примочки ставят, то ли что. И мне дали в это время «лепесток».

Встречаю Проскурякова в коридоре. Он говорит: «Ты помнишь свечение, что было на улице?» — «Помню». — «А почему ж ничего не делается? Наверно, расплавилась зона…». Я говорю: «Я тоже так думаю. Если в барабан-сепараторе нет воды, то это, наверно, схема Е накалилась, и от нее такой свет зловещий».

Я подошел к Дятлову и еще раз на этот момент ему указал. Он говорит: «Пошли». …Вышли на улицу и пошли мимо четвертого блока… определить. Под ногами — черная какая-то копоть, скользкая. Кто-то еще был с нами. Впереди Дятлов, я за ним, а третий увязался за нами — по моему, кто-то из испытателей, из посторонних людей, любопытных. Я его чуть матом не отсылал, чтобы он не лез. Мне уже стало ясно, что здесь… Но он шел за нами… Если человек хочет…

Прошли возле завала… я показал на это сияние… показал под ноги. Сказал Дятлову: «Это Хиросима». Он долго молчал… шли мы дальше… Потом он сказал: «Такое мне даже в страшном сне не снилось».

Из доклада Комиссии Госпроматомнадзора СССР «О причинах и обстоятельствах аварии на 4 блоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года»: 

«Причины аварии скрыты не в программе [испытаний- ред.] как таковой, а в незнании разработчиками программы особенностей поведения РБМК-1000 в предстоявшем режиме работы».

 Из выступления М.С. Горбачева по советскому телевидению      [Oпубликовано в газете «Правда» от 15 мая 1986 года]:

«Что же произошло? Как докладывают специалисты, в период планового вывода из работы четвертого блока мощности реактора внезапно возросли. Значительное выделение пара и последовавшая затем реакция привели к образованию водорода, его взрыву, разрушению реактора и связанному с этим радиоактивному выбросу.

Сейчас пока рано выносить окончательное суждение о причинах аварии. Предметом пристального рассмотрения правительственной комиссии являются все аспекты проблемы - конструкторские, проектные, технические, эксплуатационные. Разумеется, по итогам выяснения причин происшедшей аварии будут сделаны все необходимые выводы, приняты меры, исключающие повторение подобного».

Труд, равный подвигу

В хаосе и шоке первых послеаварийных часов ограничить последствия аварии позволили самоотверженные и героические действия персонала станции, пожарных, милиционеров, врачей. Сигналы тревоги почти одновременно прозвучали в военизированной пожарной части по охране ЧАЭС и в сводной военизированной пожарной части (СВПЧ-6) по охране города Припяти, подняв на выезд дежурные караулы.

 Был 1 час 28 минут.

С этого момента начался отсчет времени короткого, но яркого подвига советских пожарных, в котором сплавились воедино мужество, преданность долгу, моральная стойкость и великое самопожертвование. Первый караул из пожарной части по охране АЭС под командованием лейтенанта Владимира Правика прибыл к аварийному энергоблоку меньше чем через две минуты после тревожного сигнала. Еще подъезжая к разрушенному корпусу, Правик передал по рации: «Виден огонь. Есть разрушения» и подтвердил третий номер вызова, согласно которому к месту аварии должны были направляться дополнительные силы из других городов и районов. Став первым руководителем тушения пожара, Правик сумел быстро оценить обстановку и принять правильное решение задержать распространение огня в направлении соседнего энергоблока и начать тушение кровли машинного зала. Первые рукавные линии были проложены именно к этим очагам горения, и ствольщики приступили к их тушению.

В 1 час 35 минут, то есть через пять минут после приезда первого караула, на помощь прибыло подразделение СВПЧ-6 во главе с лейтенантом Виктором Кибенком. Преодолев несколько километров, отделявших их часть от АЭС, пожарные с ходу вступили в битву с огнем. Именно они начали тушить самый опасный в отношении радиации очаг пожара вблизи разрушенного реактора.

Майор Леонид Телятников, начальник пожарной части по охране АЭС, ещё числился в отпуске. Узнав о беде, он через двадцать минут был на передовой.

Вспоминает Герой Советского Союза, начальник военно-пожарной части №2 Чернобыльской атомной электростанции, майор внутренней службы Леонид Петрович Телятников (книги Юрия Щербака «Чернобыль»):

«В карауле лейтенанта Правика было семнадцать человек. В ту ночь он дежурил. Третий караул не был таким идеальным, как пишут в газетах. И если бы не этот случай, никогда, конечно, о нем не писали бы. Это был очень своеобразный караул. Это был караул личностей, потому что каждый был сам по себе. Очень много ветеранов там было, очень много своеобразных ребят. Володя Правик, пожалуй, был самый молодой - ему 24 года. По натуре очень добрый, мягкий. Он никогда в просьбах никому не отказывал. Он считал, что должен идти на уступки. В этом, может, была какая-то слабость с его стороны – бывали и стычки, а он виноват оставался, потому что в карауле и нарушения были… Тем не менее он придерживался своей линии. Он очень увлекающийся был, Володя Правик. Любил радиодело, фотографию. Он был активный работник, начальник штаба «Комсомольского прожектора». 

«Прожектор» был самой действенной формой борьбы с недостатками, жестоко хлестал все, даже малейшие недостатки. Володя и стихи писал, и рисовал, выполнял эту работу с удовольствием. Ему много помогала жена. Они очень подходили друг другу. Жена его окончила музыкальное училище и преподавала музыку в детском садике. Они внешне даже были чем- то похожи друг на друга, оба мягкие, их взгляды на жизнь, отношение к работе - очень тесно все переплеталось - было единое. За месяц до аварии у него родилась дочь. В последнее время он просил, чтобы его инспектором перевели, все соглашались, но просто ему не было замены…

 Самым старым в карауле по возрасту и по сроку службы был Бутрименко Иван Алексеевич, водитель. Ему сорок два года. Это один из тех, на ком все держится. На него все равнялись. И начальник караула, и секретарь партийной и комсомольской организации. Иван Алексеевич был депутатом городского Совета, вел очень большую депутатскую работу… Работали еще в нашей части три брата Шаврея, белорусы. Самый младший - это Петр, он работал инспектором части, а Леонид, самый старший, и Иван, средний, - работали в третьем карауле. Леониду тридцать пять лет, Иван года на два-три моложе, а Петру тридцать лет. Работали они так: надо — значит, сделали. 

В жизни как бывает? Пока не ткнешь пальцем - никто даже не шевельнется. Это не только у нас, это везде так. На занятиях, на учениях кто-то старается в сторону уйти, отдохнуть, полегче работу взять… Здесь этого не было.

Когда авария случилась, несмотря на какие-то трения в карауле, несмотря ни на что, весь караул пошел за Правиком, пошел без оглядки… Там битум горел. Машинный зал — сгораемое покрытие, и основная стоимость, если на рубли перевести, — это машинный зал...

...Все чувствовали напряжение, чувствовали ответственность. Только назову имя, сразу подбегает: «Понял». И даже не слушает до конца, потому что понимает, что надо делать. 

Ждали только команды... И ни один не дрогнул. Чувствовали опасность, но все поняли: нужно. Только сказал – надо быстро сменить. Бегом. 

Как до аварии бывало? «Чего я иду да почему?». А здесь - ни слова, ни полслова, и, буквально, все выполнялось бегом. Это, собственно, самое главное было. Иначе пожар тушился бы очень долго и последствия могли быть значительно большими.

Как я уже говорил, караул Правика первое время находился на машинном зале. Там потушили, и отделение оставили на дежурство под его руководством, потому что машинный зал оставался в опасности. А городская часть, поскольку она чуть позже прибыла, была направлена на реакторное отделение. Вначале машинный зал главным был, а потом — реакторное отделение. Ну вот, Правик потом даже свой караул оставил, побежал на помощь городской части. Из нашего караула погиб только Правик. Остальные пять человек, что погибли, — это были ребята из шестой городской части. Так получилось, что они первыми начали тушить на реакторе.

Там было наиболее опасно. С точки зрения радиоактивной опасности, конечно. С точки зрения пожарной — на машинном зале, поэтому там наш караул и действовал в начальный момент аварии». 

Более полутора часов пожарные боролись с огнем в условиях мощного радиационного излучения, в токсичной атмосфере сильного задымления, на высотах от 12 до 70 метров при постоянной угрозе обрушений. И все-таки они сумели на большинстве участков локализовать или полностью ликвидировать пожар. 

В 2 часа 15 минут были локализованы последние очаги горения на крыше машинного зала. К этому времени из Киева уже прибыла оперативная группа областного управления пожарной охраны, продолжали прибывать пожарные подразделения. В общей сложности, к утру в зоне аварии было сосредоточено 37 пожарных подразделений, насчитывавших 240 человек личного состава, и 81 единица пожарной техники. Была налажена дозиметрическая служба, позволившая определить наиболее опасные в отношении радиоактивности участки. Теперь уже задача состояла не только в том, чтобы быстрее потушить оставшиеся очаги пожара, но и уберечь от поражения радиацией как можно больше людей. Поэтому в опасную зону были введены, главным образом, для замены пострадавших пожарных, строго ограниченные силы, обеспеченные дополнительной защитой, которые и сумели окончательно локализовать пожар к пяти часам утра и полностью ликвидировать его в 6 часов 35 минут. В общей сложности на его тушение было затрачено около пяти часов, что при подобных условиях и количестве людей можно считать рекордным временем. 

В июне 1986 года журнал «Пожарное дело» сообщал: «Отдавая должное мужеству этих людей, испытываешь двоякое чувство: с одной стороны, верность долгу, высокий профессионализм и умение действовать в сложной обстановке, а с другой — техническая неподготовленность к действиям в экстремальных условиях, к реальной оценке опасности, а значит, и высокая степень риска, для некоторых — обреченность. Практически все, кто первыми вступили в борьбу с пожаром, получили опасные дозы облучения, но ценой жизни и здоровья они сумели предотвратить распространение беспрецедентного пожара в большую по масштабам и последствиям катастрофу».

Вспоминает Леонид Михайлович Шаврей, старший пожарный караула Владимира Правика ВПЧ-2 [Из книги Юрия Щербака «Чернобыль»]:

 «Из области постепенно начали машины прибывать, и к пяти часам уже полно было. Нам сказали: «Давайте, хлопцы, спускайтесь, все нормально, мы вас меняем». Это наша смена приехала. Мы давай вниз. Стали спускаться - вроде бы жарко стало. Когда еще на крыше были, Володя Прищепа мне говорит: «Ты привкуса никакого не чувствуешь?» — «Вроде нет». А блок дымил, огня не было. Синеватый дымок. Мы спустились вниз, нам говорят: «Давайте идите в столовую, таблетки принимайте». Я сигаретку закурил, а она сладкая. Что за черт? Я выбросил. Говорю: «Что это за сигареты такие сладкие?».

 В столовой нам дали таблетки, я только в рот взял и воды выпил - как рвота началась. Начало тошнить, пошло крутить. Противно до невозможности. Пить охота, а напиться невозможно - сразу тошнит. Но я в санчасть не пошел. После смены взял машину и вывез из Припяти жинку с дитем. А 26-го вечером, когда жинку я уже отправил, мы с хлопцами пошли в больницу проведать наших. Нас в больницу не пустили, мы под окнами стояли. На втором этаже все выглядывали в окна, здоровались, все веселые, как обычно. У Правика, правда, лицо было набрякшее, опухшее, он изменился. Я разговаривал с ним. ...Попрощались до завтра, а назавтра нам сказали, что их увезли в Москву».

Их было 28 — пожарных Чернобыля, первыми вступившими в борьбу с атомной стихией: Владимир Правик, Виктор Кибенок, Леонид Телятников, Николай Ващук, Василий Игнатенко, Владимир Тишура, Николай Титенок, Борис Алишаев, Иван Бутрименко, Михаил Головненко, Анатолий Хахаров, Степан Комар, Андрей Король, Михаил Крысько, Виктор Легун, Сергей Легун, Анатолий Найдюк, Николай Нечипоренко, Владимир Палачега, Александр Петровский, Петр Пивоваров, Андрей Половинкин, Владимир Александрович Прищепа, Владимир Иванович Прищепа, Николай Руденюк, Григорий Хмель, Иван Шаврей, Леонид Шаврей.

Их подвиг равен только великим эпохальным событиям во имя мира и людей всей планеты. Они спасли, они заслонили собой всех нас. Шестеро из них — ценой своей жизни. Теперь они покоятся на Митинском кладбище Москвы.

Лейтенантам Виктору Кибенку и Владимиру Правику посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Золотой Звездой Героя был награжден и Леонид Телятников. После лечения он продолжил службу, стал генералом. Но болезнь не отступала. Герой ушел из жизни в 2004 году.



Из книги Юрия Щербака «Чернобыль»:

«Шесть портретов в черных рамках, шестеро прекрасных молодых парней смотрят на нас со стен пожарной части Чернобыля, и кажется, что взоры их скорбны, что застыли в них и горечь, и укоризна, и немой вопрос: как могло такое случиться? Но это уже сейчас кажется. А в ту апрельскую ночь, в хаосе и тревоге пожара, не было в их взглядах ни скорби, ни укоризны. Некогда было. Они работали. Они спасали атомную станцию, спасали Припять, Чернобыль, Киев, всех нас».

Начальник Главного управления пожарной Начальник Главного управления пожарной охраны МВД СССР генерал-майор А. Микеев охраны МВД СССР генерал-майор А. Микеев [Опубликовано: Алексей Митюнин //«Атомный штрафбат»]:

«Что бы случилось, если бы «шеренга № 1» пожарных вдруг растерялась? Трудно даже предположить. Давайте представим ситуацию: отдельные загорания (как следствие повреждения некоторых маслопроводов, коротких замыканий в электрокабелях) возникли в машинном зале у одного из турбогенераторов. По меньшей мере пять очагов пожара вспыхнуло на разных этажах реакторного зала, в аппаратурной. И главное - огонь двинулся в сторону соседнего блока, грозил перейти в машинный зал, где возле каждой турбины стоят большие емкости с маслом. И еще он мог охватить кабельные каналы, разрушить систему управления и защиты всей станции. Словом, последствия могли бы быть немыслимыми».

Заместитель министра энергетики и и электрификации СССР по атомной энергетики Г. А. Шашарин [Опубликовано: Дьяченко А. А. Правительственная комиссия. //Чернобыль: Катастрофа. Подвиг. Уроки и выводы]: 

«Трудно себе представить масштаб катастрофы, если бы поистине героическими действиями пожарных подразделений не был локализован пожар, если бы пламя перекинулось на примыкающий 3 и далее — на 2 и 1 энергоблоки. Это легко могло произойти, учитывая незначительную огнестойкость материалов покрытий крыш машинных залов».

 Вскоре после взрывов на ЧАЭС в Припятском городском отделе внутренних дел сработала сигнализация. Дежурный тут же направил оперативную группу к месту происшествия. Буквально через несколько минут ими было передано, что на АЭС пожар. Был поднят по тревоге весь личный состав горотдела. О происшествии немедленно сообщили в Управление внутренних дел Киевского облисполкома. Для оперативного руководства мероприятиями по охране общественного порядка на территории города и в районе АЭС был создан оперативный штаб, который возглавил начальник Припятского ГОВД  майор милиции В. А. Кучеренко.

В первые часы после аварии непосредственно в районе атомной станции дежурил наряд вневедомственной охраны. Срочно были созданы контрольно-пропускные пункты, перекрыты дороги на ЧАЭС, сформированы дополнительные наряды патрульно-поисковой службы. В боевом журнале МВД УССР записано, что на 8 часов утра 26 апреля было госпитализировано 33 работника милиции.

Вспоминает заместитель министра внутренних дел УССР генерал-майор милиции Геннадий Васильевич Бердовльевич [Из книги Юрия Щербака «Чернобыль»]:

«Скажу сразу, что Припятский горотдел внутренних дел предпринял все возможное, чтобы исключить радиационное поражение людей. Весь город был быстро оцеплен. Но мы еще полностью не сориентировались в обстановке, так как милиция своей дозиметрической службы не имела. А с АЭС сообщали, что произошел пароводяной выброс. Эта формулировка считалась официальной точкой зрения руководства атомной станции. Я туда подъехал часов в восемь утра. Сначала зашел в пустой кабинет Брюханова. Увидел полную беспечность. Окна распахнуты.

Людей нашел уже в кабинете Фомина. На вопрос «Что произошло?», мне опять ответили: «Разрыв паропровода». Но посмотрев на Фомина, я понял, что все серьезнее. Сейчас понимаю, что это была трусость, сопряженная с преступлением. Ведь они какую-то реальную картину уже имели, но нам честно об опасности не сказали. Может быть, тогда некоторые наши сотрудники и не попали бы в больницу». 

Диспетчерская «Скорой помощи» располагалась по соседству с приемным покоем в здании Припятской больницы. В ту ночь дежурство несли врач Валентин Белоконь и фельдшер Александр Скачек. Вызов с АЭС поступил вскоре после прогремевших там взрывов. Что произошло, толком не объяснили, но Скачек выехал на станцию. Вскоре он позвонил оттуда и сообщил, что есть обожженные люди и требуется врач. 

28-летний доктор Валентин Белоконь вместе с водителем Анатолием Гумаровым срочно направились к станции, практически ничего не зная о том, что там происходит. Как потом выяснилось, в больнице не нашлось даже «лепестков», защищающих органы дыхания. За машиной врача выехали еще две «кареты», но без медработников. 

Валентин Петрович Белоконь находился в непосредственной близости от четвертого энергоблока более суток. Через его руки прошли практически все пострадавшие на АЭС. После смены он доехал до дома и помогал соседям, а вечером 27 апреля был госпитализирован в терапию Припятской больницы. 

Старшего фельдшера Татьяну Марчулайте вызвала ночью на работу санитарка. Где-то в 2 часа 40 минут она уже принимала в приемном покое первых пострадавших.

Вспоминает Татьяна Марчулайте. Источник -«Атомная энергетика: история и современность»:

 «В отделении стоял какой-то рев. У привезенных со станции открылась сильная рвота. Им требовалась срочная помощь, а медицинских работников не хватало. Здесь уже были начальник медсанчасти В. А. Леоненко и начмед В. А. Печерица. Удивлялась, что многие поступившие — в военном.

Это были пожарные. Лицо одного было багровым, другого — наоборот, белым, как стена, у многих были обожжены лица, руки, некоторых бил озноб. Зрелище было очень тяжелым. Но приходилось работать. Я попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписыватьвсе это как положено было некому…

Из терапевтического отделения поступила просьба, чтобы никто ничего с собой не брал, даже часы — все, оказывается, уже подверглось радиоактивному заражению, как у нас говорят «фонило». 

Со станции звонил Белоконь, говорил, какие лекарства ему подвезти. Запросил йодистые препараты. Но почему их не было там, на месте? У нас свои проблемы. Одно крыло терапевтического отделения находилось на ремонте, а остальное до конца заполнено. Тогда мы стали отправлять тех, кто лежал там до аварии домой прямо в больничных пижамах. Ночь тогда стояла теплая.

Вся тяжесть работы по оказанию помощи поступившим поначалу легла на терапевтов Г. Н. Шиховцова, А. П. Ильясова и Л. М. Чухнова, а затем на заведующую терапевтическим отделением. Н. Ф. Мальцеву. Требовалась, конечно, подмога, и мы направили по квартирам санитарку. Но многих не оказалось дома: ведь была суббота, и люди разъехались по дачам. Помню, подошли медсестра Л. И. Кропотухина (которая, кстати, находилась в отпуске), фельдшер В. И. Новик. У нас, правда, имелась упаковка для оказания первой помощи на случай именно радиационной аварии. В ней находились препараты для внутривенных вливаний одноразового пользования. Они тут же пошли в дело. В приемном покое мы уже израсходовали всю одежду. Остальных больных просто заворачивали в простыни. Запомнила я и нашего лифтера В. Д. Ивыгину. Она, буквально, как маятник успевала туда-сюда. И свое дело делала, и еще за нянечку. Каждого больного поддержит, до места проведет. 

Остался в памяти обожженный Шашенок.  Он ведь был мужем нашей медсестры. Лицо такое бледно-каменное. Но когда к нему возвращалось сознание, он говорил: «Отойдите от меня. Я из реакторного, отойдите». Удивительно, он в таком состоянии еще заботился о других. Умер Володя утром в реанимации. Но больше мы никого не потеряли. Все лежали на капельницах, делалось все, что было можно.

В работу по обработке больных включились и наши хирурги А. М. Бень, В. В. Мироненко, травматологи М. Г. Нуриахмедов, М. И. Беличенко, хирургическая сестра М. А. Бойко. Но под утро все абсолютно вымотались. Я позвонила начмеду: «Почему больных на станции не обрабатывают? Почему их везут сюда «грязными»? Ведь там на АЭС есть санпропускник?». 

После этого наступила передышка минут на 30. Мы за это время успели разобрать кое-какие личные вещи поступивших. И где-то с 7.30 утра к нам стали привозить уже обработанных и переодетых больных. В 8.00 нам пришла смена, а к вечеру самые тяжелые больные были отправлены в Москву».

Карта: первые дни после аварии

Сотни людей самоотверженно и профессионально выполняли свой служебный долг, спасая пострадавших и локализуя последствия аварии. Вот только никто заранее не обучил их действиям в таких авариях, не предоставил никаких средств защиты, не защитил законодательно в эти первые - самые трудные - часы после аварии. 
 В зоне 4-го энергоблока трусов не оказалось и среди персонала станции. Те, кто в первую очередь отвечал в ту ночь за управление реактором, то есть Дятлов, Акимов, Топтунов, не покинули своих мест. Дятлов уже на исходе физических сил добрался до бункера, где размещалось руководство ЧАЭС, доложил о случившемся и попал в медсанчасть. Акимов оставил свой пост лишь после того, как его в шесть утра официально подменили. Топтунова практически вынесли в очень плохом состоянии. До последнего работали здесь и многие из тех, кто оказался ночью на станции по собственной инициативе, чтобы перенять опыт ведения работ по остановке реактора и организации испытаний.
 Первыми жертвами аварии стали операторы реакторного цеха. Валерий Ходемчук не был найден после аварии и навечно остался в 4-м энергоблоке ЧАЭС, Владимир Шашенок скончался от ожогов через несколько часов. Персонал сделал многое, чтобы не допустить разрастания аварии до еще более опасных масштабов. Люди тушили пожары и предупреждали новые. Ограждали от опасности 3-й реактор, а это было и трудно, и смертельно опасно. 

В первые часы после аварии практически никто не сумел объективно оценить случившееся и принять верные решения. И это само по себе один из суровых уроков Чернобыля. Ни один из руководителей станции и города Припяти не взял на себя смелость объявить сложившуюся обстановку чрезвычайной и сообщить об этом в Киев и Москву. Требовалось прежде всего точное знание радиационной обстановки. Однако измерительные приборы на ЧАЭС были маломощными и не могли дать полной объективной информации об уровнях ионизирующего излучения. Так был подготовлен документ, из которого следовало, что уровни радиации действительно повышены, но не до такой степени, чтобы объявлять общую тревогу, проводить какие-то массовые предупредительные мероприятия.

Из воспоминаний Разима Ильгамовича Давлетбаева, заместителя начальника турбинного цеха № 2 ЧАЭС: 

«На БЩУ-4 [блочный щит управления энергоблоком № 4 — ред.] я спросил у дозиметриста, какая мощность дозы излучения (к этому времени было ясно, что произошла какая-то авария в реакторном отделении, одновременно с этим появилось постоянное чувство тревоги за радиационную обстановку). Дозиметрист приблизился ко мне и сообщил, что от меня зашкаливает прибор, и мне необходимо переодеться. На мои дальнейшие расспросы он ответил: «На БЩУ оперативном, где мы стоим, мощность дозы  - 500 мкР/с, на неоперативном  - 1000 мкР/с, в машинном зале  - тоже 1000 мкР/с. По профессиональной привычке мгновенно оценил часовую дозу: 3,6 бэр, стало быть, 10 бэр (разрешенная аварийная доза) может быть выбрана за 3 часа. Дозу в 10 бэр, оправданную в случаях, требующих выполнения работ, предотвращающих аварию на АЭС, по Правилам радиационной безопасности необходимо было согласовать с директором или главным инженером АЭС. У меня на это согласование не было ни времени, ни возможности, покинуть машинный зал в этой ситуации я не мог. 

…Когда я находился уже в больнице, мне сообщили, что 1000 мкР/с - это предел измерения прибора, фактические дозы были в сотни раз выше".

26 апреля первый секретарь Киевского обкома Г. И. Ревенко составил секретное донесение в Центральный комитет коммунистической партии Украины, в котором сообщалось, что в результате аварии радиационный фон на территории станции повышен незначительно и опасности для населения нет, а партийными, советскими и хозяйственными органами принимаются необходимые меры по ликвидации последствий взрыва. В действительности, утром 26 апреля обстановка в городе Припяти была тяжелая.

Из воспоминаний Леонида Павловича Хамьянова, начальника отделения Всероссийского отделения научно-исследовательского института по эксплуатации атомных электростанций:

«26 апреля 1986 г. рано утром на моей квартире зазвонил телефон и главный инженер «Союзатомэнерго» Прушинский Борис Яковлевич сообщил, что на Чернобыльской АЭС крупная авария. Как член Межведомственной группы оказания помощи АЭС в случае аварии (группа OПAC) я должен был прибыть в Союзатомэнерго для участия в оценке ситуации и разработке первоочередных мер… После нескольких часов сборов группа ОПАС и несколько человек из других ведомств на военном самолете летит в Киев. В аэропорту Жуляны нас встретили и на автомобилях, в сопровождении милиции, быстро поехали в г. Припять. …26 апреля 1986 г. был ясный, солнечный день и полное затишье. В результате этого радиоактивные вещества из разрушенного реактора горячим потоком воздуха поднимались вверх, а затем медленно, путем диффузионных процессов распространялись во все стороны. В момент прибытия группы ОПАС в г. Припять (около 14 часов 26 апреля) мощность дозы в городе составляла около 40 мкР/с (140 мР/ч), а рано утром (когда Прушинский говорил по телефону с Брюхановым) было около 4 мкР/с (14 мР/ч). Искажение при передаче информации утром произошло из-за того, что приборы на ЧАЭС имели шкалу в мкР/с, тогда как обычно мощность дозы сообщают в единицах мкР/ч. Таким образом, уже утром мощность дозы в городе Припяти приблизительно в 1000 раз превышала естественный фон…

…Возвратившись в горком партии и доложив приехавшему А. А. Абагяну о ситуации в городе, я решил подготовить расчётную справку о возможной дозе облучения, которую может получить население г. Припяти за ближайшие двое суток, особенно дети. Абагян одобрил это предложение. Приблизительно через час, уже в начале 27 апреля 1986 г. я принес справку (оценка радиационных последствий аварии на ЧАЭС) в горком партии, где её подписал А. А. Абагян. Мы показали правку сначала В. Л. Сидоренко, представлявшему в Правительственной комиссии Госатомнадзор, а затем замминистра здравоохранения Воробьеву Е. И. К этому времени уже созревало мнение о необходимости эвакуации населения г. Припяти, и наша справка это подтвердила. По документам, решение об эвакуации принимал Минздрав СССР. Воробьев Е. И. попросил нас прийти в 2 часа ночи на заседание Правительственной комиссии, где будет сделано предложение Б. Е. Щербине (председателю комиссии) об эвакуации. На заседании Воробьев Е. И. сделал это предложение, Б. Е. Щербина сразу согласился. Радиоактивное загрязнение в направлении на Киев началось после 28 апреля, когда повернул в эту сторону ветер, но к этому времени уже произошел общий спад радиоактивности, и это несколько спасло Киевскую область от большого радиоактивного загрязнения». Официальное решение об эвакуации было принято утром 27 апреля. До этого местное население защищали от ионизирующего излучения тем, что мыли город из поливальных машин, да детям в школе раздали йодистые таблетки. Не очень организованно и не объясняя толком причин, к вечеру разнесли таблетки по квартирам. Велели запить их молоком и закрыть в доме все форточки. 

Александр Юрьевич Эсаулов, заместитель председателя горисполкома      г. Припяти [Из книги Юрия Щербака «Чернобыль»]: 

«Ночью меня подняли, двадцать шестого, где-то в четвертом часу. Звонила Мария Григорьевна, наш секретарь, сказала: «Авария на атомной станции». Какой-то ее знакомый работал на станции, он пришел ночью, разбудил ее и рассказал. Без десяти четыре я был в исполкоме. Председателя уже поставили в известность, и он поехал на атомную станцию. Я сейчас же позвонил нашему начальнику штаба гражданской обороны, поднял его в ружье. Он жил в общежитии. Прилетел сразу. Потом председатель горисполкома приехал, Волошко Владимир Павлович. Мы собрались все вместе и стали соображать, что делать. Мы, конечно, не совсем знали, что делать. Это, как говорится, пока жареный петух не клюнет. Я вообще считаю, что у нас гражданская оборона оказалась не на уровне. Но тут просчет не только наш. Назови мне город, где ГО поставлена на должную высоту. У нас проводились до этого обычные учения, да и то все игралось в кабинете. Тут еще и такой момент надо учесть: даже теоретически подобная авария исключалась. И это внушалось постоянно и регулярно …Ну вот. Поехал я в наше АТП, решил организовать мойку города. Позвонил в исполком Кононыхину, попросил прислать моечную машину. Пришла. Это же песня! На весь город у нас было — не поверишь — четыре поливомоечных машины! На пятьдесят тысяч жителей! Это несмотря на то, что исполком и горком - у нас были очень задиристые и тот и другой - выходили на министерство, просили машины. Не предвидя аварии, а просто для того, чтобы в городе поддерживать чистоту. Приехала машина с баком, где они ее откопали - не знаю. Шофер был не ее родной и не знал, как насос включить. Вода из шланга лилась только самотеком. Я его погнал обратно, он приехал минут через двадцать, уже научился включать этот насос. Мы стали мыть дорогу возле заправки. Сейчас я уже понимаю задним числом, что это была одна из первых процедур пылеподавления. Вода шла с мыльным раствором. Потом оказалось, что это как раз было очень загрязненное место». Было решено вывозить людей автобусами прямо от подъездов жилых домов. Организация вывоза легла в основном на органы внутренних дел. Весь город был поделен на секторы, и в ночь на 27 апреля участковые милиционеры вместе с сотрудниками паспортного стола совершили подворный обход всех жилых домов. Было определено количество жителей, проживающих в каждом подъезде, составлены соответствующие карточки. Расчеты показали, что в городе 160 домов с 540 подъездами. Общее число жителей составило 47 000 человек, из них 17 000 детей и 80 лежачих больных. 

Вспоминает помощник заместителя Председателя Совета Министров СССР Б. Н. Мотовилов [Из книги «Уроки Щербины» Владимира Григорьевича Чирскова, министра строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР]: 

«А в том, что эвакуация неизбежна, большинство членов [Правительственной — ред.] комиссии стали склоняться уже где-то к полуночи 26 апреля. Тогда более или менее точно определилась радиационная обстановка в городе. Борис Евдокимович объявил перерыв в работе Комиссии и крепко задумался. Уединившись в одном из кабинетов Припятьского горкома партии, он через меня последовательно приглашал к себе ученых-атомщиков (В.А, Легасова, В. А. Сидоренко и др.), медиков (в составе Комиссии был первый замминистра здравоохранения СССР Е. И. Воробьев), военных, местных руководителей и после 1,5–2 часов такой напряженной работы вновь собрал Комиссию на заседание. В полном составе. К тому времени закончились эти бесконечные сутки 26 апреля 1986 г., шли первые часы нового дня.

Итак, решение об эвакуации 50-тысячного города было принято, началась его практическая реализация. Следует сказать, что по предложению Председателя Совмина Украины А. А. Ляшко, еще до принятия решения об эвакуации (на случай, если оно будет принято), из Киева в сторону Припяти начала двигаться колонна пассажирских автобусов и грузовых автомобилей, приспособленных для перевозки людей. К утру 27 апреля эти автобусы (около 700 единиц) и примерно 150 грузовиков выстроились многокилометровой колонной от Припяти в сторону Чернобыля, районного центра одноименного района Киевской области (между Чернобылем и Припятью 19 км). Таким образом, транспортом для эвакуации людей мы были обеспечены. Оставалось главное - оповестить население, причем сделать это так, чтобы не спровоцировать панику. Щербина поручил мне подготовить текст обращения к жителям города. Это, казалось бы, несложное поручение превратилось в очень непростую проблему. Трудность заключалась в том, что надо было убедить людей не брать с собой ничего лишнего, кроме документов, денег и минимума личных вещей, а этого можно было достигнуть только пообещав, что все вернутся в свои квартиры буквально через несколько дней. Комиссия прекрасно понимала, что все будет не так, что жители города не вернутся в него никогда или в лучшем случае смогут побывать в своих квартирах через много месяцев на короткое время, но было принято единодушное решение исказить в обращении истинное положение вещей. Кстати, это обстоятельство впоследствии вызвало ожесточенную критику в средствах массовой информации, а также и в книгах отдельных авторов, писавших о Чернобыле. Но я уверен, что никому из тех, кто принимал решение об эвакуации, не в чем себя упрекнуть. Уверен также, что стоило лишь нам заявить, что Припять будет брошена навсегда, мы бы наверняка сорвали проведение эвакуации со всеми вытекающими последствиями. Конечно, можно сегодня обвинять Правительственную комиссию и ее председателя в массовом обмане людей, но это был тот случай, когда этот обман был неизбежен, необходим».Из книги Председателя Совета Министров СССР Николая Ивановича Рыжкова «Перестройка история предательства»: стройка: история предательства»:

«Когда мы с Лигачевым прилетели в Киев, то оказалось, что ни первый секретарь ЦК Компартии Украины Щербицкий, ни его ближайшие соратники за эти уже долгие дни ни разу не удосужились побывать в зоне бедствия! Нас ждали! Единственной из высшей власти, побывавшей до нас в Зоне, была Валентина Семеновна Шевченко - Председатель Президиума Верховного Совета республики. Видно, женщины быстрее откликаются на беду. Штаб Правительственной комиссии осел в здании райкома партии. Нас уже ждали. Об обстановке коротко рассказали Щербина, Легасов, Майорец, Велихов, председатель Госкомгидромета Израэль. Потом медики выступили, химики о своих проблемах, а вернее, об общих. Легасов в воспоминаниях абсолютно прав: мы во всем ориентировались только на мнение специалистов.Но был вопрос, который предстояло решить именно нам. Мне. На стол легла крупномасштабная карта, на которой нанесена была неровная уродливая клякса — Зона опасного радиоактивного поражения, откуда следовало эвакуировать жителей. Если ткнуть иглой циркуля в точку с надписью «Чернобыль» и провести окружность радиусом 30 километров, то самые длинные и тонкие «языки» Зоны уперлись бы в нее. Правда, в очередном круге оставались и не попавшие в Зону места, где уровень радиации, по представленной информации, позволял жить…Все ждали решения. Ошибиться было нельзя. Эвакуировать людей будем из 30-километровой зоны!

— Из всей? — переспросил кто-то.

До этого спорили, предлагали: давайте не станем торопиться, еще раз уточним границы Зоны. Их же все-таки с некоторым запасом определяли. К тому же вертолетная радиационная разведка, а иной там нельзя было провести, не самая точная. Всегда любил поговорку: семь раз отмерь… Увы, но в тот момент она не подходила к ситуации. Времени не оставалось семь раз отмерять - следовало торопиться. Экономить, выгадывать на эвакуации, на здоровье людей - этого я ни понять, ни принять не мог. Лучше перестраховаться,а то как бы потом не просто дороже, а хуже для людей не вышло…

— Из всей!— решительно подвел я черту. И начинать немедленно».

27 апреля в 13 часов 10 мин по местному радио было передано сообщение Припятского горисполкома об эвакуации населения. К этому времени на второстепенных дорогах в районе города Чернобыля было сосредоточено более 1 200 автобусов (из них100 — резервных) и примерно 200 бортовых грузовых автомобилей. На железнодорожной станции Янов подготовили два дизель-поезда на 1 500 мест.

Объявление об эвакуации из Припяти: «Внимание, внимание! Уважаемые товарищи! Городской совет народных депутатов сообщает, что в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако, с целью обеспечения полной безопасности людей и, в первую очередь, детей, возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому сегодня, двадцать седьмого апреля, начиная с четырнадцати часов, будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома. Рекомендуется с собой взять документы, крайне необходимые вещи, а также, на первый случай, продукты питания.

Все жилые дома на период эвакуации будут охраняться работниками милиции. Товарищи, временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Просим соблюдать спокойствие, организованность и порядок при проведении временной эвакуации». В 13 часов 50 минут жители города были собраны у подъездов своих домов. В эти часы мощность дозы радиоактивного излучения достигла максимума и держалась на этом уровне еще не менее суток. В 14 часов к подъездам были поданы автобусы, началась посадка. Затем в сопровождении машин ГАИ колонны из 20-ти автобусов и пяти грузовых машин направились в путь до пунктов дезактивации в Иванковском, Вышгородском и других районах Киевской области, а оттуда — в места расселения в деревнях. В 16 часов 30 минут эвакуация города Припяти была практически завершена. Большинство людей вывезли на автобусах, часть — поездами и теплоходами. Некоторые отбыли на личном транспорте. Во время эвакуации было перекрыто движение судов на реке Припяти и закрыта железнодорожная станция Янов. Для эвакуации населения военными саперами был дополнительно наведен понтонный мост через реку Припять. По нему и прошла часть автобусов. Юрий Николаевич Щербак в своей книге «Чернобыль» пишет: «Эвакуация. Массовый исход тысяч людей с насиженных мест поставил множество сложнейших проблем — организационных, бытовых, нравственных.

Все было непросто, и одной розовой краской изображать эти события нельзя. Конечно, газеты тех дней, расписывая радушие, с которым встретили эвакуированных местные жители, не врали. Это было, факт. Украинское Полесье, жители которого именуются полещуками, проявило свои вековечные черты — мягкость и доброту, радушие и сострадание, желание помочь человеку, оказавшемуся в беде. Но это лишь половина правды. Ибо каждому должно быть понятно, какая кутерьма и суматоха воцарились в Полесском и Иванковском районах в начале мая. Родители искали детей, жены мужей, работавших в день эвакуации на атомной станции, со всех концов Союза в несуществующее уже отделение почты города Припять летели тревожные телеграммы от родных и близких… Эвакуация… Это правда, что проведена она была организованно и четко. Это правда, что мужество и стойкость проявили большинство эвакуируемых. Все это так. Но разве только этим ограничиваются уроки эвакуации? Неужели снова начнем себя тешить и успокаивать полуправдой, закрывая глаза на горькие истины, открывшиеся в те дни? Разве организованностью и дисциплиной удастся закрыть, заглушить горькие вопросы тысяч людей? Вопросы, обращенные к тем, кто обязан был руководствоваться не холодным равнодушным расчетом трусливого чиновника, а горячим сердцем гражданина, патриота, коммуниста, ответственного за жизнь и здоровье своего народа, за его будущее — детей». 

Вспоминает секретарь Припятского горкома комсомола Анелия Перковская [Из книги Юрия Щербака «Чернобыль»]: 

«После эвакуации я еще оставалась в Припяти. Ночью, когда все уже выехали, вышла из горкома — город затемнен. Он вообще был просто черный, понимаете? Никакого света нигде не было, окна не светились… На каждом шагу военизированная милиция стоит, проверяет документы. Я как вышла из горкома, достала удостоверение, так и дошла до своего подъезда. Пришла — в подъезде тоже света нет, зашла в темную ночь — на четвертый этаж. У меня квартира уютная, но квартира уже как не моя. В понедельник, двадцать восьмого, выехали мы в Варовичи, проводить партсобрание. Мы там целую ночь провели. Только приехала, начали переписывать по сельсоветам людей, возникла масса неясностей. Собрали, наконец, коммунистов, а потом комсомольцев. А на следующий день я поехала в Полесское, потом меня забрали в Иванков - там организовали штаб, там были наши люди: от горкома партии -Трианова, Антропов, Горбатенко, от исполкома- Эсаулов, от горкома комсомола - я. Там работала с восьми утра до двенадцати ночи - и в штабе, и по селам ездила. Толпы людей, одни ищут своих детей, другие - внуков… Дело в том, что не было никакой схемы вывоза, и мы не знали — в каких селах какие размещены припятские дома или микрорайоны. Я до сих пор не пойму: по какой схеме вывозили людей, кто куда выезжал? У нас в Полесском был списочек детей. Вот я звоню в сельсовет и спрашиваю: «У вас нет таких-то и таких-то родителей? Их дети ищут». А они мне могут сказать: «У нас есть такие-то и такие-то дети, которые без родителей. Мы вообще не знаем, откуда эти дети». Сидишь и звонишь по всем сельсоветам. Иногда выяснялось, что в таком-то селе бабушка добрая сидела с чужим ребенком и никому ничего не говорила…».

Вспоминает Светлана Егоровна Толстихина, ныне жительница города Железногорска: 

«Мы переехали в Припять в 1974 году по совету друзей. Город понравился сразу — красивый, ухоженный. В Припяти я получила двухкомнатную квартиру и родила ребенка. Помню, что в ночь аварии мы спали и взрывов не слышали. 26-го нам никто ничего не сообщил. Моя сестра 22 апреля родила и находилась с малышом в роддоме. Мы с зятем пошли к ней, и она рассказала нам, что из больницы спешно выписали всех, кто мог передвигаться хотя бы на одной ноге, но ничего не объясняли. Мы тоже ничего не могли понять. Вечером стали разносить таблетки по квартирам. В день эвакуации велели взять вещи и еду на три дня и стали подавать автобусы к подъездам, а мою сестру велели забрать из роддома самостоятельно и везти в Чернобыль. Я своего сына отправила с зятем, а сама поехала эвакуировать сестру. У водителя автобуса попыталась узнать, куда они направляются. Тот точного места назначения не знал, сказал лишь, что за 30 километров от Припяти. К вечеру я забрала сестру, и мы вернулись с ней в ее припятскую квартиру переночевать. Оказались одни в целом опустевшем доме. Да еще с малым ребенком на руках. Мне стало так страшно! А сестре я сказала, чтобы не расстраивать, что в доме еще остались жители. Помню, что во дворе всю ночь дежурили милиционеры. Я несколько раз выходила к ним: «Ребята, только не оставляйте нас здесь одних!». «Не переживайте, мы не уйдем, пока все не уедут». Всю ночь эти молодые ребята самоотверженно охраняли покой опустевшего города. Какую дозу радиации они получили за время этого дежурства? Утром они нас проводили и помогли добраться до Чернобыля. А там — солдатики на бронетранспортерах сидят. Боже мой, как война! Ночь мы там переночевали, а утром велели срочно забирать сестру и из Чернобыльской больницы. Куда нам ехать? В Белой Церкви жил брат моего зятя. Он военный. Я с трудом до него дозвонилась, и он приехал за нами. Но в сам Чернобыль его не пустили. Мы выбрались за 30-километровую зону, и оттуда он нас забрал. Я оставила у него сестру и ее малыша и поехала разыскивать своего ребенка. Ни в одном из эвакуационных списков зятя и сына не оказалось. Я вернулась в Белую Церковь. Потом объехала все киевские больницы, а там только пожарные лежат. Такие, что страшно смотреть - все в белых целлофановых костюмах. Снова обратилась в эвакуационный пункт, и они объявили моих родных в розыск. Искали около двух недель. Оказалось, что их поселили в отдаленном хуторе, где не было никакой связи - ни почты, ни телефона. Зять посадил моего сына на плечи, и они пешком стали выбираться оттуда самостоятельно. Долго шли в сторону Чернигова, где жила мать моего зятя. А мы уже искали у нее, незадолго до их прихода уехали оттуда. Бедная женщина тоже перепугалась — где же мой сын? Может, вы от меня что-то скрываете? До деревни под Черниговом они добрались черные от грязи и усталости. А через день электричкой приехали к нам в Белую Церковь. 18 мая мы с сестрой и детьми улетели домой в Железногорск.

Зять остался работать на ликвидации аварии. Украинские власти убеждали меня, что лучше остаться там и вскоре получить квартиру в Киеве. На прощание сказали: «Намаетесь вы в России с жильем. Еще вспомните нас». Так оно и вышло. Сестра-то вскоре вернулась и быстро устроилась в Киеве, там они и живут сейчас. А для меня началось хождение по инстанциям. Правда, работу предоставили быстро — я в торговле всю жизнь отработала. А вот равноценное жилье получить я так и не смогла. Даже в Москву писала. С трудом добилась полуторки вместо двухкомнатной.

Потом долго не могла получить удостоверение чернобыльца. Из архива Железногорска таинственным образом исчезли мои документы, думаю, что ими кто-то воспользовался. Пришлось все восстанавливать. Где-то в ноябре нам разрешили вернуться в Припять за документами. Наша квартира была проверена дозиметристами и оказалась «чистой», но много ли увезешь с собой? Забрала сменную одежду, немного посуды. До сих пор Припять помнится мне красивым и любимым городом, и я не хочу вернуться туда сейчас, чтобы увидеть его разрушенным. Хотя ключи от моей припятской квартиры храню до сих пор, рука не поднимается выбросить».

Вспоминает Ирина Витальевна Полиенко, ныне жительница города Железногорска:

«Во время эвакуации никакой паники не было. Нам сказали взять паспорта, а 1 мая пообещали возвращение. Продукты мы не брали. Выехали на своем автомобиле.

По дороге пробило колесо, но вернуться нам уже не разрешили. Нас эвакуировали в Полесское сначала. Практически в чистое поле.Там солдаты готовили для нас еду и обеспечивали быт. Через некоторое время нам разрешили уехать. Наша семья вернулась домой в Железногорск. После разрешили забрать вещи из Припяти. Все было в полном порядке, никаких следов мародерства мы не увидели». После 18 часов провели повторный обход Припяти и обнаружили около двух десятков человек, которые не захотели уезжать и спрятались в городе. В самые короткие сроки они были эвакуированы. Припять полностью опустела не сразу. В городе остались работники коммунальных и других служб (они покинули его после проведения неотложных работ по консервации городского хозяйства), члены Правительственной комиссии, оперативные группы различных министерств и ведомств. Также здесь остался оперативный персонал, обслуживающий неотложные нужды АЭС, который насчитывал 150–200 человек. Люди занимались контролем состояния реакторов и консервацией оборудования. Но и они 28 апреля переехали в пионерский лагерь «Сказочный», расположенный примерно в 50 километрах от ЧАЭС. В этот же день Правительственная комиссия, оперативные группы и штаб по ликвидации последствий аварии передислоцировались в Чернобыль. Покинутый людьми город Припять был обнесен колючей проволокой и погрузился в долгий радиационный сон. А для бывших его жителей начался иной отсчет времени — «после аварии».

Зона  Отчуждения

Карта: 30 км. зоны

Радиационная обстановка ухудшалась, и Правительственной комиссией было принято решение об эвакуации населения из 10-километровой, а затем и 30-километровой зоны вокруг ЧАЭС. Эвакуация из 10-километровой зоны была начата в 18 часов 2 мая и закончена к 19 часам 3 мая. Из этой зоны было вывезено 10 000 человек. 4 мая началась эвакуация населения из 30-километровой зоны с территории Украины и Белоруссии. Проводилась она поэтапно. В Киевской области, например, сначала эвакуировали жителей Чернобыля и близлежащих населенных пунктов. Вывозили, как и припятчан, на автобусах и грузовиках. Было выделено также около полутора тысяч специальных автомобилей для перевозки скота. К этому времени на границах Зоны были уже развернуты передвижные автозаправочные станции, пункты дезактивации транспорта и санитарной обработки населения. Из книги Евгения Ивановича Игнатенко «Самые трудные дни»: «3 мая началась эвакуация из 10-километровой зоны. Потянулись колонны с ревущим скотом, колонны грузовиков, заполненные клетками с разнообразной домашней птицей. Жители перевозились автобусами. Зрелище, надо сказать, было удручающим, особенно когда 4 мая началась эвакуация из г. Чернобыля и прилегающих к нему крупных и богатых сел Залесье и Черевач. Люди вели себя по-разному: одни были угрюмы в своей безысходности, другие были возбуждены. Многие, особенно старики, отказывались эвакуироваться, заявляя: «Немца пережили, переживем и радиацию».

По воспоминаниям очевидцев, в «первую неделю после аварии Чернобыль опустел, умер: все было заброшено, дома хранили следы поспешного бегства. Потом началось оживление - в город приехали строители, ликвидаторы…». С 25 июля 1986 года эвакуированные могли вернуться в оставленные в спешке дома и забрать некоторые вещи и документы, но при условии, что дозиметрическая служба признает их пригодными к вывозу. Всего до середины августа 1986 года из 81-го населенного пункта Украины было эвакуировано 90 784 человека. Около 25 000 человек было эвакуировано из 107 населенных пунктов Белоруссии. Эвакуированных сначала разместили в гостиницах, санаториях, домах отдыха в близлежащих населенных пунктах, а затем расселили преимущественно в Киеве и Чернигове, а чуть более 1 000 семей — в Молдавии, Прибалтике и России. Процесс самовольной репатриации начался практически сразу после эвакуации. Несмотря на решение Правительственной комиссии и высокий уровень радиации, все же часть эвакуированного населения вернулась в свои дома. По данным сотрудника государственного предприятия «Чернобыльский радиоэкологический центр» (ГСНПП «Экоцентр») Дениса Вишневского, работавшего в зоне отчуждения, все началось еще во время эвакуации: «Например, около сотни жителей с. Ильинцы отказались от эвакуации и исчезли из поля зрения эвакуационных штабов. Можно предположить, что в данном случае сказался богатый партизанский опыт, полученный местным населением во время войны». В течение примерно двух лет в свои дома возвращались в основном люди преклонного возраста жители сел и частного сектора Чернобыля.

В опросах самосёлы называли две основные причины возвращения неустроенность на новом месте и тоска по родному дому. Первое время жители сёл, как могли, скрывали своё пребывание, даже печи топили по ночам. Позже они, что называется, вышли из «подполья» и с упорствоми терпением отстояли своё право жить и умереть на родной земле. Официальные власти ничего не могли противопоставить требованиям возвращенцев. С одной стороны, они нарушали закон и их действия подлежали соответствующим санкциям. С другой - их понимали, им сочувствовали и уж точно не видели в них социальной опасности. Единственная акция принудительного выселения, которую милиция проводила в 1989 году, была прервана вмешательством личного состава одной из армейских частей, расположенных в этом районе. Таким образом, самосёлы стали неотъемлемой частью реальности зоны отчуждения. По данным Чернобыльского РОВД, которые приводит в своем исследовании Денис Вишневский, весной 1987 года их было 1086, осенью — уже 1200 человек. Это было максимальное значение, дальше из года в год их число будет уменьшаться в результате выезда и естественной смертности. Выезжали всегда, но больше всего в 1989–1992 годах. До 1992 года руководство Киевской области предоставляло жильё тем, кто изъявил желание покинуть ЗОНУ.

Денис Вишневский пишет: «В 1993 году произошла условная «легализация» самосёлов, что несколько разрядило их автономное существование. Главное, подключили к инфраструктуре - подвели свет и телефон (минимум один на село). Автолавка раз в неделю привозит некий минимум необходимого - соль, масло, спички и т. п. Раз в месяц - поездка на базар за Зону, в город Иванков. Ну и доставка пенсий само собой. Медицинское обеспечение состоит из спецмедсанчасти в Чернобыле и «скорой помощи». За селами закреплены участковые милиционеры. Радиационное состояние мест проживания самосёлов отслеживается в ходе выполнения радиационно-экологического мониторинга зоны отчуждения. …Пожалуй, наиболее характерной чертой этих людей является полное отсутствие радиофобии. Система аргументов проста и ясна - «радиации не видно и не слышно», «кошка котят приносит много и нормальных», «на здоровье не жалуемся». Второй характерной чертой является самодостаточность – они не жалуются на власть и ничего у неё не просят. На всё смотрят с мудростью людей, имеющих большой жизненный опыт и сделавших свой очень важный жизненный выбор. Мир за Зоной для них как другой континент и его события они воспринимают достаточно абстрактно. Единственным связующим звеном с этим миром являются родственники.

Населённые пункты, где они проживают, условно делятся на три рабочие категории:

1. «Периферия» — 8 сёл с населением до 10 человекв каждом.

2. «Золотой треугольник» — 3 села с населением около 40 человек в каждом.

3. Город Чернобыль — население 100 человек.

В силу возраста самосёлов, вероятно, вначале опустеет периферия, а золотой треугольник и Чернобыль продержатся дольше. Но, в конце концов, будет перевёрнута и эта уникальная страница истории Полесья».

По состоянию на 26 июня 1986 года в 5 населенных пунктах Полесского района проживает 1881 человек, эвакуированных из г. Припяти. Из них 1644 человека расселены в пгт. Полесское.

На предприятиях района трудоустроено 1481 человек.

Изучение обстановки в среде эвакуированных показало, что для них по-прежнему наиболее острой проблемой остается получение жилья. Она может значительно обостриться в связи с возвращением с отдыха матерей с детьми. Кроме того, эвакуированные высказывают требование о вывозе из г. Припяти оставленных ценных вещей, мебели, домашней утвари, который согласно утвержденному плану предполагается начать с 1 июля с.г. Многие из эвакуированных являются высококвалифицированными специалистами, однако трудоустроить их на предприятиях Полесского района не представляется возможным. В связи с этим отдельные из них высказывают недовольство заработной платой, требуют трудоустроить по специальности. В связи с поступающими сигналами о неудовлетворительном обеспечении эвакуированных продуктами питания, были приняты меры по наведению должного порядка. Установлено, что причиной отмеченных недостатков явилась, прежде всего, нераспорядительность некоторых работников райпотребсоюза, на что им указано. В результате принятых мер отмечается заметное улучшение снабжения эвакуированных и населения района продуктами питания, прежде всего маслом, молоком, овощами. Проведенным обследованием были выявлены грубые нарушения правил, предъявляемых к оборудованию и содержанию источников водоснабжения. Многие артезианские скважины (обследовано всего 32) не оборудованы защитными зонами, в непосредственной близости от отдельных из них производилась мойка автотранспорта. Некоторые водонапорные башни не обвалованы, не герметизированы, верхние люки многих емкостей вообще отсутствуют. По данному вопросу информирован Полесский райком Компартии Украины и райисполком. Принимаются необходимые меры по наведению порядка. Многие жители Полесского района считают, что они работают в зоне повышенной радиации и в связи с этим должны получать двойную оплату труда, как это решено в отношении жителей г. Припяти и Чернобыльского района.

О реакторах

Самая страшная проектная авария на уран-графитовом реакторе, которую могли предположить ученые до 1986 года - это потеря воды. Еще во время пуска первого промышленного реактора И.В.Курчатов написал: «начальникам смен ни при каких обстоятельствах не оставлять реактор без воды, иначе будет взрыв». Охлаждающей воде в реакторе уделяется колоссальное внимание. На Горно-химическом комбинате в Железногорске, например, электропитание циркуляционных насосов реакторов резервировалось из трех независимых источников, и регламент предписывал при потере даже одного из них немедленно глушить реактор. Мало того, на случай внезапной потери сразу всех внешних источников стояла резервная электростанция на авиационных турбинах. А на случай «что бы вообще ни случилось», над агрегатом находился резервуар, откуда вода может самотеком поступать в реактор вообще без всяких насосов и обеспечить аварийное охлаждение активной зоны. Ни одна из этих систем за 52 года работы реакторов на ГХК не понадобилась, но они были и постоянно поддерживались в рабочем состоянии. Именно на такую максимальную проектную аварию был рассчитан и реактор РБМК – разрыв трубопровода. Но в Чернобыле произошло все наоборот – воды было слишком много.

РБМК-1000

Аббревиатура РБМК расшифровывается как реактор большой мощности канальный (иногда буква «к» трактуется как «кипящий»). РБМК-1000 является реактором с графитовым замедлителем, модель которого была разработана в Советском Союзе. Он работает на обогащенном (2 % уран-235) топливе, являющемся двуокисью урана. Это кипящий реактор, работающий на основе легкой воды с прямой подачей пара на турбины без промежуточного теплообменника. Вода закачивается в нижнюю часть топливных каналов и по трубам давления обеспечивает подачу пара, который вращает две 500-мегаваттные электрические турбины. Вода служит в качестве охлаждающей жидкости и также является источником пара, который вращает турбины. Трубы вертикального давления содержат двуокись урана, защищенную циркониевым сплавом, вокруг которого проходит охлаждающая жидкость. Специально разработанный механизм замены топлива обеспечивает подачу нового топливного материала без необходимости выключать при этом реактор. Замедлитель, чья функция состоит в том, чтобы уменьшать скорость нейтронов и делать их более эффективными для расщепления топлива, состоит из графита. Между графитовыми блоками циркулирует смесь водорода и гелия, что сделано в основном для предотвращения окисления графита и для улучшения передачи тепла, производимого взаимодействием нейтронов и графита из замедлителя, в топливный канал. Активная зона реактора представляет собой графитовую кладку из блоков сечением 250x250 мм. В центре каждого блока выполнено вертикальное отверстие (канал), в которое помещается парогенерирующее устройство. Совокупность парогенерирующего устройства, кладки и элементов их установки называют технологическим каналом. Он включает в себя трубу, состоящую из центральной (циркониевой) части, расположенной в области графитовой кладки, и двух концевых частей, выполненных из нержавеющей стали. Внутри центральной части трубы подвешивается тепловыделяющая сборка (ТВС), состоящая из двух последовательно расположенных пучков. Каждый пучок состоит из 18 стержневых твэлов наружных диаметром 13,6 мм, толщиной стенки 0,9 мм и длиной 3,5 м.

В нижнюю концевую часть трубы каждого канала поступает вода от главного циркуляционного насоса (ГЦН) и движется вверх, омывая пучки ТВС. При этом вода нагревается до состояния кипения, частично испаряется и с массовым паросодержанием примерно 15 % направляется в барабан-сепаратор. Здесь вода и пар разделяются: пар направляется в паровую турбину, а вода с помощью ГНЦ снова возвращается в технологические каналы. Активная зона (графитовая кладка) окружается стальным герметичным кожухом и заполняется смесью гелия и азота при небольшом избыточном давлении. Габариты активной части реактора составляют примерно 7 метров в высоту и 12 метров в диаметре. В реакторе предусмотрены четыре охлаждающих насоса, один из которых является запасным. Реактивность или изменение мощности Реактивность или изменение мощности реактора контролируется путем опускания или поднятия 211 контрольных стержней, которые находясь в активной зоне поглощают нейтроны и регулируют коэффициент их размножения. Мощность этого реактора составляет 3200 мегаватт [термальных мегаватт] или 1000 электрических мегаватт, хотя имеется и более крупный вариант аналогичного реактора, производящий 1500 электрических мегаватт.

Различные системы безопасности системы безопасности, такие как система аварийного охлаждения реактора (САОР), а также норма, предусматривающая минимальный оперативный запас реактивности (ОЗР), равный 30-ти контрольным стержням, были включены в технический регламент реактора с момента его создания. Наиболее важная характеристика реактора РБМК состоит в том, что он обладает «позитивным топливным коэффициентом». Это означает, что если увеличивается мощность при уменьшении потока воды, то в таком случае увеличивается объем производимого пара в топливных каналах, с тем чтобы нейтроны, которые должны были бы быть поглощены более плотной водой, в таком случае обеспечивали бы большее расщепление ядерного топлива. Однако по мере увеличения мощности растет и температура ядерного топлива, и это имеет своим последствием сокращение притока нейтронов «негативный топливный коэффициент». Чистый результат этих двух противоположных характеристик реактора изменяется в зависимости от уровня мощности. На высоком уровне мощности при нормальной эксплуатации доминирующим оказывается температурный эффект, таким образом, увеличение мощности не ведет к чрезмерному перегреву ядерного топлива. Однако при работе реактора на низких мощностях, т. е. примерно менее 20 % максимума, позитивный топливный коэффициент начинает играть доминирующую роль, и реактор становится нестабильным и способным выдавать неожиданные «вспышки» мощности. Это и было основным фактором, приведшим к аварии.

Из книги "Чернобыль. Труд и подвиги" (Красноярским ликвидаторам последствий Чернобыльской аварии посвящается...). Красноярск, 2011 г.

Слайды
Сайт посвящён хроникам ликвидации аварии на ЧАЭС и участникам этих событий, которые были направлены из г.Красноярска-26 (ныне Железногорск).
Cайт Красноярской краевой общественной организации инвалидов Союз «Чернобыль» и Местного отделения ККО ОИ СЧ г.Красноярска
2012 © Интернет-музей, посвящённый участникам ликвидации аварии на ЧАЭС из Красноярского края. Создан на средства государственной краевой грантовой программы «Социальное партнёрство во имя развития» по заказу КРО Союз «Чернобыль» г.Красноярск при содействии МБУК «Музейно-выставочный центр» ЗАТО г.Железногорск. Все права защищены!
Разработан на платформе «1С-Битрикс»
Создание и поддержка: Сергей Ерошкин